Архивы автора: romx

На запрошлых выходных встряхнул, я извиняюсь, стариной, и съездил на…

LOCATION: Moscow, Russia

На запрошлых выходных встряхнул, я извиняюсь, стариной, и съездил на трехдневный openair — «Дикая мята«.
Жизнь подпортила ужасная погода, поскольку, как вечером в пятницу начался дождь, который, изредка переставая на пару часов, шел на протяжении всех двух дней (субботы и воскресенья), под конец еще и сильно похолодало. В результате получился «Маленкий Гластонбери» (с)Хелависа.
Но, тем не менее, было интересно.

Поехал я по-мажорски. Ибо, уже не царское это дело, везти палатку, не в моем возрасте :). Поэтому вписался за 8 штук рублей в палаточный кемпинг, был там такой.
Плюс фестиваля, как всегда, в том, что за компанию с известными, и ради кого приехал, удается, волей или неволей, послушать и кого-то еще, что расширяет, хотя бы эрудицию.
Но, сначала приехамши, пошел гулять по полю, которое пока еще было лишь влажной травой (это потом оно уже будет полужидкой субстанцией). На второй сцене рубила роки какая-то тинейджерская компания, которых обычно и приглашают погреть аппарат в первый день, и тут, краем уха, отмечаю, что на первой-то — а, хорошо же, звучит же!
Двигаюсь туда — а там Гая и Карен Арутюняны жгут. Оказывается Дети Пикассо собрались и приехали из своего Будапешту, поиграть в поле между Тулой и Чеховым.
Вечером первого дня — Аквариум. На второй сцене после А — Нино Катамадзе. Хидлайнеров дня на разных сценах разделяли, чтобы не мешались друг другу и желающие могли послушать обоих.
Иногда, правда, наблюдался какой-то суровый мискастинг. Например перед свой час отыграла странная команда, под названием Guru Groove Foundation. Мощный клубный поп на английском языке, с суперпрофессиональным саундом, и крупной такой барышней-вокалисткой. Очень профессионально, но совершенно непонятно что они тут делали как их туда занесло вообще. Кажется. они и сами это плохо поняли, но профессионально отыграли часовой сет. Ну, ОК, какгрица.

Аквариум.
Пытался вспомнить, были ли я на концерте Аквариума после того самого, самого первого, в ДК «Юность», с Ванечкой Воропаевым в зеленой кофте, Гаккелем (это был один из физически последних концертов того, «золотого» состава) Бобом, который явственно сиял со сцены, несмотря на софиты, и абсолютно глухим и мрачно набыченным залом сейчас даже затрудняюсь вспомнить, было ли это до армии, или сразу после? Нет, видимо все же — до. И похоже таки — нет, не был. :)
За это время много что прошло и произошло. Аквариум с тех пор поменял пару раз название, потом стал снова «Аквариум», к более-менее глухому недовольству оставшихся живых членов Аквариума как такового, и окончательно превратился в «Борис Гребенщиков и Аккомпаниаторы». Но, профессиональные и грамотные аккомпаниаторы, надо сказать. Многие, помоложе меня, другого Аквариума и не застали вовсе. Ну, вот, существует же группа Queen без Меркюри. Даже концертирует. Даже Doors как-то собирался без Моррисона, как бы не диковинно это ни звучало. Ну, ОК, не мне тут решать.
Впрочем, теперь от «золотого состава» А. в составе еще постаревший и пометавшийся Тит. И безладовый бас его, вкусный как всегда, словно бы заменяет собой виолончель, и напоминает о совсем другом звуке.
Программа была какая-то грустная. Вроде и Шумелкумышь спели, и прочее, а все равно. Доминантой программы лично для меня зазвучала «Государыня», из «Русского альбома», 1989 года, по моему мнению — одной из вершин долгой музыкальной жизни БГ, когда он, освободишись от уже явно несколько лет тяготившей его формы Аквариума и, к тому времени, общепризнанной стадионной рокзвезды всего СССР, вдруг собрал совершенно сторонний, небольшой состав, исключительно «под себя», и под совсем новые песни, и вырвался к каким-то совсем новым для себя горизонтам.
И вот как-то снова спетые песни из 89 года задали тон и снова вернулись, и снова «посмотрим, каково с кислотой.»
Ну и накануне сказанное, и разошедшееся по социалкам вступление к песне из одного из концертов неделей раньше, про «Я думаю, они взбесились» и «Никто не имеет право делать вас пушечным мясом», для БГ, который всегда и упорно дистанцирующегося от злободневности и «остросоциальности» звучало вызовом.
Так что впечатление осталось очень сильное. Большой мастер, что и сказать еще.

Дальше на «второй сцене» была Нино Катамадзе.
Нино — ну, Нино и есть. Что мы, не знаем чтоль. Буйно, шумно, весело. Но… Как-то с 2006 года ничего нового, кажется?
Как-то я даже не пошел туда, желая не расплескать странное и сложное ощущение от Аквариума.

Ночью и начался капитальный дождь.
К концу третьего дня, мальчик, идущий за моей палаткой, произносит своему невидимому слушателю: «За эти три дня я научился разбирать множество сортов грязи. Грязь с травой, грязь без травы, грязь комками, грязь жидкая, грязь вязкая…» постепенно голос его удалялся не прекращая это перечисление.

Тем не менее были интересные новички. Например на «второй» сцене с утра были отслушаны прикольные Мейдлех («Девочки», идиш), это такой, мнэ, «шоу-балет», трех ВГИКовских барышень, поющих всякий зажигательный фолк-поп. Весело, и то что нужно для хмурого мокрого утра после ночи в палатке.
https://vk.com/meydeleh

Но в целом на вторую сцену мы попадали только случайно (главным образом потому, что напротив кормили едой), так что, может быть, интересное перечислю не все.
В субботу днем на «второй сцене» еще были приятные израильтяне (Израильский культурный центр — один из спонсоров фестиваля) Sun Tailor, такой, ни к чему особенно не обязывающий, но крепко и профессионально сыгранный классический американский фолк, гитара-дредноут, все дела. Но при этом все как-то клево и свежо.

Днем на главной сцене отжыгал Zdob Si Zdub, и это было, безусловно, что надо, чтобы попрыгать в грязи под дождем. Вовремя и к месту. Тупой и веселый молдавский турбофолк спасал и оживлял. :)
Насколько ZSZ был весел, настолько же Маша и Медведи следом были скучны, выспренны и ниачемны. Классика эстетского поп-гугнения на российской сцене себе не изменила. Вокалистка Маша упорно делала вид, что она под веществами, и делает она это уже много лет подряд, не меняя ни имиджа, ни интонации. Boooring.

Дальше был Калинов Мост, который играл тут «по совокупности заслуг», то есть просто объявили самотрибьют альбому Выворотень, в честь его гипотетического 25-летия. Так как я, мягко говоря, не разделяю взглядов нынешнего Ревякина, я отправился бойкотировать его в палатку, но, вскоре, понял, что пропустить Калинов Мост, на сцене и «живаго», было бы просто глупо.
Итак, сцена. На ней Ревякин, в образе Гришки Распутина с гитарой, играл Выворотень. Откуда-то (реально, ни до ни после КМ их таких не видел в целом довольно пестрой и веселой толпе, просто соткались из воздуха, видимо:) повыползали угрюмые сорокалетние бородачи в коже и черных майках, крайне православно-патриотичного вида.
Ноточка в ноточку, интонация в интонацию, абсолютно по записанному (я, как выяснилось, все еще помню его наизусть, до нотки), сыграли весь Выворотень. И при этом, надо сказать, кач пер со сцены, вполне оригинальный, незаконсервированный. Все что нужно было — было. Мощно, сильно, настоящие профи все же. Респект.
В общем — не зря выполз. При всем неразделении к нынешнему посконно-черносотенному настоящему Дмитрия Р. — это сильно, и — уже в истории.

А затем, по контрасту, после небольшого перерыва, были нынешние любимцы публики, грузины Мгзавреби (я даже научился это слово быстро произносить;). Угрюмые бородачи также бесследно рассосались, словно и не было их вовсе.
Мгзавреби, конечно, всех в себя влюбляют, где бы не появлялись. Вокалист — сто килограммов обаяния и непосредственности, в конце пошел петь просто в «зал», в толпу. Они, кстати, совершенно не производят должного впечатления в записи. Может записаны плохо, или и в самом деле чисто концертная группа, такое бывает.
Попели, помахали, попрыгали. :) Куча светлых положительных эмоций на весь вечер.
Под впечатлением побрели ко второй сцене, где обещан был камбэк TequilaJazzz.
И вот тут был облом, канешн. Потому что они начинают, играют, мы с А. переглядываемся, и дружно сходимся во мнении, что «А чо мы тут делаем?» и «А нахрен это вообще слушать?» Вообще никакое, или просто полное непопадание в настроение.
В общем — абсолютный личный мискастинг. Ушли спать.

Утром на второй сцене показались интересными Shakti Loka из, кажется, Кирова. А затем, в очередной поход за кофе и пирожками, зависли на тетке, под названием ESHU. Классный, очень мощный, прекрасно «сделанный» и спетый этнофьюжн. Вот она в VK.
Откровенно говоря, достойнее многого, что играло на основной сцене.
Зависли. При этом, надо понимать, что к утру воскресенья поле перед второй сценой — слой жидкой грязи, примерно по щиколотку местами. Жаль, что слушало ее немного. Просто, банально, подойти к сцене было непросто.

В воскресенье все ждали Мельницу, которую поставили в самый конец, и, по ощущению, добрая половина всех оставшихся под дождеми в лагере днем в воскресенье, остались на нее. У нас даже девушки в кемпинге написали объявление, что, мол, если кто хочет выписаться, то выписывайтесь до Мельницы, потому что во время ее выступления на рецепции не будет никого.
Дождь не прекращался.
Перед Мельницей отыграл под проливным дождем Markscheider Kunst. Ну, дудки пачками, ОК, ничего неожиданного. Затем интересные немцы N.O.H.A, бодренько встряхнули.

Стянулись к сцене, начала Мельница. И тут я понимаю, что мне вообще «не прет». Нет, я не отношусь к фанатам, скорее наоборот. Слушал я их так, поверхностно, не запомнилось. Но у меня всегда есть правило — «давать отыграться». Ну, думаю, ОК, дадим отыграться. Опять же, вот, например, есть же неконцертные, а есть — «незаписные» группы, как выше. У некоторых на концерте особый дух и дыхание открывается.
И тут вот понимаю, что не прет вообще. Причем А., фанат, тоже, понимаю, не в восторге. Помялись, все же мокли, терпели, ждали. И к четвертой песне потянулись прочь. Причем, что отметил, от сцены прочь при этом, вместе с нами тянулся такой вполне статистически значимый ручеек публики. Это, отмечу, последняя группа фестиваля, и оставшиеся — оставались только на нее. И вот так вот. М-да.
Анализируя ощущения: было совершенно отчетливое ощущение, словно поет Х., а мысли у нее где-то там. «А выключила ли я утюг в гримерке?» То есть текст вроде сто раз срепетированный, и его можно спеть и не приходя в сознание. И вот именно так оно и звучало, увы.
Кто знает, в чем было дело. «…почему не катится и где драйв, почему в пригороде Шушары катилось, а теперь драйва нет? Тут не объяснишь — нет и нет.» (с) В. Рекшан
Но была «вата» и полное отсутствие драйва и кача. Вроде все есть а драйва — нет. Фигзнает почему. Так и ушли.

Итого:
В плюсах:
Дети Пикассо
Аквариум
Мейделех
Sun Tailor
Zdob Si Zdub
Калинов Мост
Mgzavrebi
Shakti Loka
ESHU
N.O.H.A.

В минусах (это то, что ожидалось, но оказалось внезапно «ниже нуля» относительно ожиданий):
TequilaJazzz
Мельница

И еще кучу всего, в особенности на второй сцене, не слышал.

89 процентов немцев считают день 8 мая днем освобождения Германии (а,…

LOCATION: Moscow, Russia

89 процентов немцев считают день 8 мая днем освобождения Германии (а, не, допустим, днем национального позора и проигрыша в войне).
Это я так, на случай, если не знали.
И еще: сразу после окончания войны, в Германии были предприняты меры, который были названы «денацификацией». Так, в частности, жители Германии, в принудительном порядке были направлены на перезахоронение жертв нацистских преступлений, в особенности случившихся в конце войны. Было это примерно так.
Сейчас уже понятно, что, по сравнению с ними, в СССР/России «десталинизации» не было.
А, наверное, жаль.

И еще я думаю, что за все нынешние «георгиевские бантики» нам еще придется заплатить в свое время. Как заплатили немцы за угар конца тридцатых.

На прошлой неделе съездили посмотреть интересное место — ферму…

LOCATION: Moscow, Russia

На прошлой неделе съездили посмотреть интересное место — ферму «Российские Альпаки». На окраине Москвы, в Куркино, в коттеджном поселке, находится небольшая ферма энтузиастов, которые привезли из Америки и занимаются разведением альпак.
Альпаки — это интересные животные Южной Америки, родственники лам и верблюдов.

Альпак на ферме в конце мая постригли, поэтому они такие, «бритые» ;), «велюровые» на ощупь. Собственно держат альпак ради шерсти, которая имеет уникальные свойства.

Справа, в полосатом красно-синем поло — один из владельцев и организаторов, проводивший экскурсию.

Кормим яблоками.

Альпаки — родственники верблюдов, не кусаются (но плюются, иногда :)

Недавно их остригли на лето «под пуделей» ;)

В настоящее время ферма переезжаети из Куркино на новую площадь, в район Дмитровского шоссе, где они планируют развернуться и сделать большую многогектарную ферму агро- и экотуризма.

Вынесу из комментов.
Ценность альпак — шерсть. В принципе и мясо съедобно, только с учетом, что альпака стоит около 5000 долларов (в смысле честно ввезенная со всеми документами, и приличной родословной), то ради мяса их разводить экономически бессмысленно. И славбогу ;)
Еще их исследуют биологи, так как их организм уникален, они не болеют раком (по словам парня проводившего экскурсии), и это причина, почему биологи их внимательно изучают (так альпаки с фермы, например регулярно сдают кровь на исследования).

Еще интересно, что это не копытные животные. Они верблюдовые, и значит, у них на ногах — пальцы. Альпаки довольно прилично лазают, не хуже коз (что понятно, живут-то они в горной местности). А во рту у них зубы только на нижней челюсти (их у некоторых видно), а на верхней зубов нет, просто десна, поэтому они не могут «грызть» и кусать, только щипать траву. В общем это не овца или коза, а такой странный маленький и безгорбый «верблюд» %)

Будущее наступило, но все каким-то странным боком. Выражение…

LOCATION: Moscow, Russia

Будущее наступило, но все каким-то странным боком. Выражение «сфотографировать на телефон» уже даже не вызывает недоуменного поднятия бровей. И почти понятно о чем речь, когда произносят «в книжке разрядилась батарейка». Но вчера я сделал еще один шаг. Я убил перепрошивкой усилитель. Усилитель, Карл!

Post aetatem nostram (1970) А. Я. Сергееву I «Империя — страна для…

LOCATION: Moscow, Russia

Post aetatem nostram

(1970)
А. Я. Сергееву

I

«Империя — страна для дураков».
Движенье перекрыто по причине
приезда Императора. Толпа
теснит легионеров, песни, крики;
но паланкин закрыт. Объект любви
не хочет быть объектом любопытства.

В пустой кофейне позади дворца
бродяга-грек с небритым инвалидом
играют в домино. На скатертях
лежат отбросы уличного света,
и отголоски ликованья мирно
шевелят шторы. Проигравший грек
считает драхмы; победитель просит
яйцо вкрутую и щепотку соли.

В просторной спальне старый откупщик
рассказывает молодой гетере,
что видел Императора. Гетера
не верит и хохочет. Таковы
прелюдии у них к любовным играм.

II

Дворец

Изваянные в мраморе сатир
и нимфа смотрят в глубину бассейна,
чья гладь покрыта лепестками роз.
Наместник, босиком, собственноручно
кровавит морду местному царю
за трех голубок, угоревших в тесте
(в момент разделки пирога взлетевших,
но тотчас же попадавших на стол).
Испорчен праздник, если не карьера.
Царь молча извивается на мокром
полу под мощным, жилистым коленом
Наместника. Благоуханье роз
туманит стены. Слуги безучастно
глядят перед собой, как изваянья.
Но в гладком камне отраженья нет.

В неверном свете северной луны,
свернувшись у трубы дворцовой кухни,
бродяга-грек в обнимку с кошкой смотрят,
как два раба выносят из дверей
труп повара, завернутый в рогожу,
и медленно спускаются к реке.
Шуршит щебенка.
Человек на крыше
старается зажать кошачью пасть.

III

Покинутый мальчишкой брадобрей
глядится молча в зеркало — должно быть,
грустя о нем и начисто забыв
намыленную голову клиента.
«Наверно, мальчик больше не вернется».
Тем временем клиент спокойно дремлет
и видит чисто греческие сны:
с богами, с кифаредами, с борьбой
в гимнасиях, где острый запах пота
щекочет ноздри.
Снявшись с потолка,
большая муха, сделав круг, садится
на белую намыленную щеку
заснувшего и, утопая в пене,
как бедные пельтасты Ксенофонта
в снегах армянских, медленно ползет
через провалы, выступы, ущелья
к вершине и, минуя жерло рта,
взобраться норовит на кончик носа.

Грек открывает страшный черный глаз,
и муха, взвыв от ужаса, взлетает.

IV

Сухая послепраздничная ночь.
Флаг в подворотне, схожий с конской мордой,
жует губами воздух. Лабиринт
пустынных улиц залит лунным светом:
чудовище, должно быть, крепко спит.

Чем дальше от дворца, тем меньше статуй
и луж. С фасадов исчезает лепка.
И если дверь выходит на балкон,
она закрыта. Видимо, и здесь
ночной покой спасают только стены.
Звук собственных шагов вполне зловещ
и в то же время беззащитен; воздух
уже пронизан рыбою: дома
кончаются.
Но лунная дорога
струится дальше. Черная фелукка
ее пересекает, словно кошка,
и растворяется во тьме, дав знак,
что дальше, собственно, идти не стоит.

V

В расклеенном на уличных щитах
«Послании к властителям» известный,
известный местный кифаред, кипя
негодованьем, смело выступает
с призывом Императора убрать
(на следующей строчке) с медных денег.

Толпа жестикулирует. Юнцы,
седые старцы, зрелые мужчины
и знающие грамоте гетеры
единогласно утверждают, что
«такого прежде не было» — при этом
не уточняя, именно чего
«такого»:
мужества или холуйства.

Поэзия, должно быть, состоит
в отсутствии отчетливой границы.

Невероятно синий горизонт.
Шуршание прибоя. Растянувшись,
как ящерица в марте, на сухом
горячем камне, голый человек
лущит ворованный миндаль. Поодаль
два скованных между собой раба,
собравшиеся, видно, искупаться,
смеясь, друг другу помогают снять
свое тряпье.
Невероятно жарко;
и грек сползает с камня, закатив
глаза, как две серебряные драхмы
с изображеньем новых Диоскуров.

VI

Прекрасная акустика! Строитель
недаром вшей кормил семнадцать лет
на Лемносе. Акустика прекрасна.

День тоже восхитителен. Толпа,
отлившаяся в форму стадиона,
застыв и затаив дыханье, внемлет

той ругани, которой два бойца
друг друга осыпают на арене,
чтоб, распалясь, схватиться за мечи.

Цель состязанья вовсе не в убийстве,
но в справедливой и логичной смерти.
Законы драмы переходят в спорт.

Акустика прекрасна. На трибунах
одни мужчины. Солнце золотит
кудлатых львов правительственной ложи.
Весь стадион — одно большое ухо.

«Ты падаль!» — «Сам ты падаль». — «Мразь и падаль!»
И тут Наместник, чье лицо подобно
гноящемуся вымени, смеется.

VII

Башня

Прохладный полдень.
Теряющийся где-то в облаках
железный шпиль муниципальной башни
является в одно и то же время
громоотводом, маяком и местом
подъема государственного флага.
Внутри же — размещается тюрьма.

Подсчитано когда-то, что обычно —
в сатрапиях, во время фараонов,
у мусульман, в эпоху христианства —
сидело иль бывало казнено
примерно шесть процентов населенья.
Поэтому еще сто лет назад
дед нынешнего цезаря задумал
реформу правосудья. Отменив
безнравственный обычай смертной казни,
он с помощью особого закона
те шесть процентов сократил до двух,
обязанных сидеть в тюрьме, конечно,
пожизненно. Не важно, совершил ли
ты преступленье или невиновен;
закон, по сути дела, как налог.
Тогда-то и воздвигли эту Башню.

Слепящий блеск хромированной стали.
На сорок третьем этаже пастух,
лицо просунув сквозь иллюминатор,
свою улыбку посылает вниз
пришедшей навестить его собаке.

VIII

Фонтан, изображающий дельфина
в открытом море, совершенно сух.
Вполне понятно: каменная рыба
способна обойтись и без воды,
как та — без рыбы, сделанной из камня.
Таков вердикт третейского суда.
Чьи приговоры отличает сухость.

Под белой колоннадою дворца
на мраморных ступеньках кучка смуглых
вождей в измятых пестрых балахонах
ждет появленья своего царя,
как брошенный на скатерти букет —
заполненной водой стеклянной вазы.

Царь появляется. Вожди встают
и потрясают копьями. Улыбки,
объятья, поцелуи. Царь слегка
смущен; но вот удобство смуглой кожи:
на ней не так видны кровоподтеки.

Бродяга-грек зовет к себе мальца.
«О чем они болтают?» — «Кто, вот эти?»
«Ага». — «Благодарят его». — «За что?»
Мальчишка поднимает ясный взгляд:
«За новые законы против нищих».

IX

Зверинец

Решетка, отделяющая льва
от публики, в чугунном варианте
воспроизводит путаницу джунглей.

Мох. Капли металлической росы.
Лиана, оплетающая лотос.

Природа имитируется с той
любовью, на которую способен
лишь человек, которому не все
равно, где заблудиться: в чаще или
в пустыне.

X

Император

Атлет-легионер в блестящих латах,
несущий стражу возле белой двери,
из-за которой слышится журчанье,
глядит в окно на проходящих женщин.
Ему, торчащему здесь битый час,
уже казаться начинает, будто
не разные красавицы внизу
проходят мимо, но одна и та же.

Большая золотая буква М,
украсившая дверь, по сути дела,
лишь прописная по сравненью с той,
огромной и пунцовой от натуги,
согнувшейся за дверью над проточной
водою, дабы рассмотреть во всех
подробностях свое отображенье.

В конце концов, проточная вода
ничуть не хуже скульпторов, все царство
изображеньем этим наводнивших.

Прозрачная, журчащая струя.
Огромный, перевернутый Верзувий,
над ней нависнув, медлит с изверженьем.

Все вообще теперь идет со скрипом.
Империя похожа на трирему
в канале, для триремы слишком узком.
Гребцы колотят веслами по суше,
и камни сильно обдирают борт.
Нет, не сказать, чтоб мы совсем застряли!
Движенье есть, движенье происходит.
Мы все-таки плывем. И нас никто
не обгоняет. Но, увы, как мало
похоже это на былую скорость!
И как тут не вздохнешь о временах,
когда все шло довольно гладко.
Гладко.

XI

Светильник гаснет, и фитиль чадит
уже в потемках. Тоненькая струйка
всплывает к потолку, чья белизна
в кромешном мраке в первую минуту
согласна на любую форму света.
Пусть даже копоть.
За окном всю ночь
в неполотом саду шумит тяжелый
азийский ливень. Но рассудок — сух.
Настолько сух, что, будучи охвачен
холодным бледным пламенем объятья,
воспламеняешься быстрей, чем лист
бумаги или старый хворост.

Но потолок не видит этой вспышки.

Ни копоти, ни пепла по себе
не оставляя, человек выходит
в сырую темень и бредет к калитке.
Но серебристый голос козодоя
велит ему вернуться.
Под дождем
он, повинуясь, снова входит в кухню
и, снявши пояс, высыпает на
железный стол оставшиеся драхмы.
Затем выходит.
Птица не кричит.

XII

Задумав перейти границу, грек
достал вместительный мешок и после
в кварталах возле рынка изловил
двенадцать кошек (почерней) и с этим
скребущимся, мяукающим грузом
он прибыл ночью в пограничный лес.

Луна светила, как она всегда
в июле светит. Псы сторожевые,
конечно, заливали все ущелье
тоскливым лаем: кошки перестали
в мешке скандалить и почти притихли.
И грек промолвил тихо: «В добрый час.

Афина, не оставь меня. Ступай
передо мной», — а про себя добавил:
«На эту часть границы я кладу
всего шесть кошек. Ни одною больше».
Собака не взберется на сосну.
Что до солдат — солдаты суеверны.

Все вышло лучшим образом. Луна,
собаки, кошки, суеверье, сосны —
весь механизм сработал. Он взобрался
на перевал. Но в миг, когда уже
одной ногой стоял в другой державе,
он обнаружил то, что упустил:

оборотившись, он увидел море.

Оно лежало далеко внизу.
В отличье от животных, человек
уйти способен от того, что любит
(чтоб только отличиться от животных!)
Но, как слюна собачья, выдают
его животную природу слезы:

«О, Талласса!..»
Но в этом скверном мире
нельзя торчать так долго на виду,
на перевале, в лунном свете, если
не хочешь стать мишенью. Вскинув ношу,
он осторожно стал спускаться вниз,
в глубь континента; и вставал навстречу
еловый гребень вместо горизонта.

Нынче (не в смысле «сегодня», а вообще) днем в Домодедово…

LOCATION: Moscow, Russia

Нынче (не в смысле «сегодня», а вообще) днем в Домодедово Аэроэкспрессы, «повышенной комфортности», идут — как пригородные электрички в «час пик». То есть вообще битком, люди стоят в тамбурах. То есть вот, платишь 400 рублей за билет, и стоишь 45 минут в тамбуре, нормально.
И еще, если повезет, то по вагону, который, напомню, забит стоящими в проходах, со всем багажом, людьми, с боем по ногам прорывается тетка с кофе и пирожками, со своей тележкой. Потому что «ей надо работать». Обычно она успевает протолкаться через три вагона за 45 минут. Хотя популярное выражение про «бессмысленный и беспощадный» сегодня истрепалось до полной пошлости, но в данном случае, определяя «русский сервис» без него никак не получится обойтись.

«Зал ожидания повышенного комфорта»: вся наша жизнь проходит в ожидании этого повышенного комфорта. :)

Дочитал, наконец, Шпеера. «Воспоминания» и «Тюремный дневник»,…

LOCATION: Moscow, Russia

Дочитал, наконец, Шпеера. «Воспоминания» и «Тюремный дневник», который он писал во время своего двадцатилетнего заключения в Шпандау. Или даже правильнее «домучал», потому что «Тюремный дневник» книга психологически тяжелая. Это, конечно, не Шаламов. Но, все равно, веселого в тюремном монологе человека, глубоко размышляющего и рефлексирующего свою вину в событиях прошедших лет, мало.

Альберт Шпеер, архитектор, позднее, во время войны, министр вооружений и промышленности в Германии, в 1946 году, был приговорен на Нюрнбергском трибунале к 20 годам заключения (ему в вину было поставлено использования труда заключенных и военнопленных на предприятиях Германии), один из немногих, признавших свою вину на суде нацистов. Это человек, который сказал: «Если бы у Гитлера могли быть друзья, то я был бы его другом. Я обязан ему как воодушевлением и славой моей юности, так ужасом и сознанием вины последующих лет.»
Вчера, со знакомой, всплыла тема, я как раз, под впечатлением, начал рассказывать о Шпеере, совсем не в связи с «семидесятилетием» я уже несколько лет пытаюсь понять, как же оно так все получилось тогда, в Германии, и что же было при этом у людей в головах. Не все были Гиммлерами, не все были в СС, также как в СССР не все служили в НКВД. Но что было в голове у остальных, как они воспринимали то, что творилось вокруг?

— Ну неужели они ничего не знали про концлагеря?

Похоже на то, что они и в самом деле толком ничего не знали. В значительной мере потому, что и не хотели знать, а отчасти потому, что невозможно с таким знанием жить.

— Знали; знали, значит виновны.

Однако же, возражу я, вот, допустим, всего лишь менее года назад в тюрьмы попали участники «Болотного дела». Приговор был беззаконный и жестокий, суд шел долго, о нем писали, в Москве даже люди (единицы и десятки) выходили на улицу в их поддержку. Сейчас эти люди в тюрьме. Сколько раз вы о них вспомнили, например за прошедший месяц? Помните ли вы имена хотя бы одного-двух? Нет, вы про них забыли. А это не тысячи, это не концлагерь, это просто несколько человек, попавших под каток российской карательной системы, их гораздо проще помнить. Но мы их забыли. Они нас не беспокоят.
Вот как-то так, я полагаю, происходило и в Германии. Ну исчезли куда-то евреи из нашего городка. И правильно, пускай трудом перевоспитаются, без них лучше, наверняка втайне вредили, откалывая эмаль зуба. Пойдем лучше по пиву вмажем.

У Шпеера есть ближе к концу книги, описание события:

«Однажды, кажется, летом 1944 г., меня навестил мой приятель Карл Ханке, гауляйтер Нижней Силезии. В свое время он мне многое рассказал о польском и французском походах (армии), о погибающих и страдающих от ран, о лишениях и муках — одним словом, показал себя человеком, способным к состраданию. В это же посещение он, усевшись в одном из обитых зеленоватой кожей кресел моего кабинета, был в смятении, говорил, спотыкаясь. Он просил меня никогда, ни при каких обстоятельствах, не принимать приглашения посетить концлагерь в гау Верхней Силезии. Он там увидел нечто такое, чего он не может и не в состоянии описать.»

При всем масштабе советского ГУЛАГа, в разы превосходящем масштабы германских концлагерей, насколько это было осознанной темой у жителей СССР?

«Я ни о чем его не расспрашивал, я не задавал вопросов Гиммлеру (концлагеря проходили по ведомству Гиммлера, прим romx), я не задавал вопросов Гитлеру, я не затрагивал эту тему в кругу моих друзей. Я не попытался сам установить истину — я не хотел знать, что там творится. Видимо, Ханке имел в виду Аушвиц. В те секунды, когда он разговаривал со мной, на меня навалилась тяжкой реальностью вся ответственность. Именно об этих секундах думал я, когда на Нюрнбергском международном суде я признал, что в качестве одного из руководящих деятелей Рейха должен в рамках общей ответственности за все содеянное нести свою долю вины, потому что с тех самых секунд я морально стал неразрывно связан с этими преступлениями, потому что я из страха открыть для себя нечто, что потребовало бы от меня прийти к определенным выводам, на все закрыл глаза. Эта добровольная слепота перечеркивает все то доброе, что я, может быть, на последнем этапе войны должен был бы или хотел бы сделать. В сравнении с ней какие-то мои шаги в этом направлении превращаются ни во что, в нуль. Именно потому, что тогда я оказался ни на что не способным, заставляет меня и сегодня чувствовать себя лично ответственным за Аушвиц.»

Должен ли быть признан виновным человек, который знал, но не препятствовал злу? Шпеер считает, что — да.

В читанном недавно скользнула и интересная мысл, что раз за разом…

LOCATION: Moscow, Russia

В читанном недавно скользнула и интересная мысл, что раз за разом представители «естественников» пытаются выйти на поле «гумантариев», принося с собой свои, привычные себе методы, и почти всегда получается странно или смешно. Там упоминалось, что Докинз, который ученый-генетик, в своей пафосной борьбе с христианством, удивительно напоминает академика-математика Фоменко, которого, в свою очередь, понесло на галеры борьбы с исторической хронологией. Оба, при всем признании их заслуг в их собственной области, в области своего, скажем так… хобби, вызывают у «местных» смесь сожаления и смеха.
Уверен, их это злит и расстраивает. Как же так? Я же все так убедительно доказал, почему они смеются и смотрят как на больного?!
Причина, по всей видимости, в слишком очевидной, в данном случае, непригодности привычного «естественнику» инструментария знания.
Коротко: для естественника закон и установленное им является абсолютным мерилом. Ньютон определил, что «сила действия равна силе противодействия», и это так — всегда. На Земле, на Марсе, в любом мире и любых условиях (ну, да, пока не начинает действовать квантовая механика, но не суть). Установленная и утвержденная истина — абсолютна.
У гуманитария, очень часто, утверждаемое зависит от контекста и вне контекста не существует, или имеет иной смысл. В честной и правильной, как мозг ротвейлера, голове «естественника» это просто не укладывается. Представьте себе, что Второй закон Ньютона верен только в наше время, а сто лет назад действует только в 10% случаев, в остальных же 90 сила равна половине от массы на ускорение, а в Средневековье, вообще не существует и не работает.
Контекстность утверждения, столь понятная «гуму», абсолютно чужда сознанию «физа».
Вокругрелигиозные споры демонстрируют это бесконечно.
Давеча в споре с одним таким «борцом с мракобесием» рассказывал ему, что в Православии не было индульгенций и суда инквизиции. «Как так? Раз «веруют в Хреста», значит должна быть Инквизиция и костры ее!». Кажется так и не убедил.